There is need for JavaScript.

Дан Рогинский

Дорога жизни: от красного к бело-голубому


Cтрана, в столице которой я прожил первые 34 года своей жизни, называлась не «Россия», а Советский Союз. Когда власти той страны сочли за благо для себя открыть предо мной врата исхода, мне было предоставлено право отказаться от советского гражданства, что я с удовольствием и сделал (они вынудили меня заплатить за это право, хотя отказ от гражданства вменялся мне в обязанность).


С тех пор прошло 38 лет.


Я чувствовал себя гражданином Израиля уже в последние два года перед исходом (годы борьбы за исход), а за несколько месяцев до выезда я удостоился получить почётный документ о предоставлении мне израильского гражданства. (В менее буквальном смысле я стал израильтянином гораздо раньше).


Чем был для меня Советский Союз? У каждой медали две стороны. С одной стороны, это была для меня чужая, вражеская страна. Я выживал там, как во вражеском тылу. В 8 лет, в подмосковном пионерском лагере, мы с моим товарищем по несчастью (моим ровесником-евреем) убегали в леса от своих преследователей «коренной национальности». Когда мне шёл 10-й год, моих родителей уволили «по сокращению штатов» (читай: за принадлежность к «космополитам безродным», которые одновременно были и «буржуазными националистами»).


Та страна была врагом всего света, начиная с собственного населения; «врагами» особого рода (и для властей, и для народа) были евреи.


Читающий эти строки может подумать: «он всё видит в чёрном свете», «у страха глаза велики». Нет, страха я не испытывал.


Я был ребёнком 9-12 лет, когда в квартире, где я жил, каждые пару дней часами ходил по коридору (соединявшему комнату с внешним миром) один из двух «милых соседей» и выкрикивал юдофобские лозунги. (Остальными деталями «сладкой жизни» обременять не стану).


Но жизнь продолжалась. Меня отделяла от погромщика тонкая стенка, но я сидел за своим столом и учился, а в классе был «первым учеником». За что мои одноклассники меня уважали и ценили (некоторые сочетали эти чувства со скрытой враждой, а другие тянулись ко мне, и дружили). Никаких коллизий с одноклассниками у меня не было.


Я не «видел всё в чёрном свете» и в последние месяцы жизни Сталина, когда соседи делили между собой нашу комнату («скоро освободится, когда их выселят» — не в Израиль, а в Сибирь). Или когда (в те же месяцы) учительница химии выгнала меня из класса как «жидовскую морду». А суд оправдал соседа по квартире − хулигана-антисемита.


Я не «видел всё в чёрном свете» и тогда, когда, окончив школу с золотой медалью и пытаясь поступить в МГУ, был подвергнут «собеседованию» с вопросами на уровне 3-го курса физфака (на большинство которых я ответил) и признан негодным. Через несколько дней меня приняли как «серебряного». Шёл 1956 – год 20-го съезда.


И образование, полученное мною на физфаке МГУ, было прекрасным. И состав студентов нашего курса был замечательный – и по интеллекту, и по культурному уровню, и по человеческим качествам.


Я не «видел всё в чёрном свете» и тогда, когда, получив при окончании физфака МГУ (кафедра теоретической физики) диплом с отличием, я был отправлен (вместо аспирантуры) на подмосковный завод. Там не знали, чем меня занять, и я приезжал туда «отметиться» только пару раз в неделю. Тем временем физик-армянин, работавший в прекрасном московском институте, во главе которого стоял другой физик-армянин, сумел перетянуть меня к себе в аспирантуру. Директор института, будучи армянином, носил ещё более еврейское имя, чем я. Я был «Владимир Исаакович», а его звали «Абрам Исаакович». Один из парадоксальных примеров диалектики жизни!


И уж совсем не было причин «видеть всё в чёрном свете» в 1967, когда не евреи (с восхищением и, пожалуй, даже с доброй завистью) поздравляли меня с победой в Шестидневной войне.


А уж как ликовал я в декабре 1970-го, когда мир (и, прежде всего, евреи мира) сумел заставить «нашу родную власть» отменить смертный приговор Дымшицу и Кузнецову (ленинградское самолётное дело).


Тогда я понял: «Мы побеждаем!». Я ушёл из института, где ничто не мешало мне успешно заниматься любимым делом (ушёл сам, чтобы не навредить начальнику-еврею), и стал на путь открытой борьбы за выезд.


Я начал изучать иврит гораздо раньше − за 11 лет до того, как смог уехать. За два года до исхода я не только стал преподавать иврит в своей квартире, но и присоединился к московской группе «Доврей иврит» («ивритоязычные»), с товарищами по которой мы общались только на иврите. Мы преодолели «железный занавес», и как бы жили в Израиле (виртуально).


Те два года были наполнены борьбой против и борьбой за. Преследованиями властей и победами над вражескими силами. Дружбой с соратниками и необходимостью «держать ухо востро». Мне удалось тогда отбиться от настойчивых попыток «подружиться» со мной «соратника», не вызывавшего у меня доверия. Будучи в Израиле, я узнал, что он донёс на Щаранского. Окрыляло ощущение единства евреев мира и всех «светлых сил человечества».


В моём рассказе «чёрная краска» оказалась перемешанной со светлой. Всё в жизни перемешано. Жизнь нередко озадачивает загадочным сочетанием противоположных, несовместимых аспектов действительности.


С одной стороны, там всё, что вокруг, было для меня «они»; я был чужаком. С другой стороны, «их» язык был (и остался) моим языком, а «их» чудесная природа была и моей. Я ходил там с рюкзаком по разным далёким краям, лазил по горам, плавал на байдарке и плоту, бегал на лыжах. Всё это я оставил, и никогда не жалел.


В школьные годы (последние 4 года) у меня был очень близкий друг – русский мальчик. Мы разделяли любовь к науке, и вместе пошли на физфак (он тоже был золотым медалистом; его, как положено, приняли без проблем: он был «свой»). Мы попали в одну группу. Прекрасно! Вот парадокс: начав учиться, мы перестали дружить. Мы не ссорились, но естественным образом вокруг меня оказались только евреи. Почему? «Еврейские дела» редко бывали темой обсуждения, еврейский национализм не был тогда ничьим кредо, но… была сила, которая тянула нас друг к другу.


Вот ещё один взгляд на прошлое: я провёл в стране моего рождения те годы жизни, когда всё вокруг становится «голубым и зелёным». Я подружился с замечательными людьми, которые остались близкими друзьями на всю жизнь. Это – оборотная сторона той страшной действительности: они (враги свободы и враги евреев) против своей воли помогали нам (поборникам свободы и евреям) сплотиться и ощущать себя внутренне свободными. И научиться видеть и понимать то, что они прятали за семью печатями.


В те давние времена, только гуляя по улицам Москвы, можно было разговаривать вдали от стен, у которых есть «уши», и мы обсуждали спасение мира, часами ходя по городу и тем самым сочетая разные удовольствия.


«Москва-столица, моя Москва». Это была «их» песня про «их» Москву. Но Москва была и моя. Эту «мою Москву» моей молодости я не хочу потерять, приехав в теперешнюю Москву. За 38 лет я ни разу не нанёс визита в страну, где родился.


В детстве и юности я никогда не слышал от своих родных ничего о еврейских традициях или истории, меня не учили ни «открещиваться» от своего еврейства, ни гордиться принадлежностью к «избранному народу» (слово «еврей» было тогда вообще «запретным»). Но товарищ Сталин (и иже с ним) и «великий советский народ» научили меня быть евреем и с гордостью нести это почётное «бремя». Научили принадлежать к Святому Народу.


«Что для меня теперь Израиль?» Тут слово «теперь» — лишнее. Израиль стал моей страной задолго до того, как я здесь поселился.


И, как ни странно, продолжает становиться «ещё более моей страной» (уже 39-й год), хотя многие перемены, происходившие и происходящие здесь, мне, мягко говоря, совсем не по душе. Я пытался бороться с этими переменами (в партии «Тхия» и в других рамках); теперь пытаюсь бороться и с помощью Интернета.


Но, видя эти удручающие перемены (наряду с радующими переменами), я, хотя и призываю других не успокаивать себя словами «обойдётся», продолжаю сам верить «АМ ИСРАИЛЬ ХАЙ!» («Народ Израиля жив!» И будет жить вечно).


Статья была опубликована на сайте: Великая Эпоха (The Epoch Times), http://www.epochtimes.ru/