СЕРЕБРЯНАЯ СВАДЬБА С ИЗРАИЛЕМ
"На свадьбе обычно поднимают тосты гости. Но я в Израиле не гость. Я живу здесь четверть века. Здесь родились пять из семи моих внуков. Здесь я три года подряд со стеснённым дыханием пришивала лычки к рукаву гимнастёрки своего младшего сына. Здесь прошли армию трое внуков и скоро пойдёт служить четвёртый. Я не знаю, по какой причине и с каким чувством репатриировались другие. Я никуда уезжать не хотела. Первая часть моей жизни прошла в Одессе. Там в городской библиотеке я овладела самым важным умением – распознавать по картотеке книги, которые хотели от нас спрятать.Там же, под двумя одинаковыми надгробными плитами, покоятся звуки и запахи, связанные с папиными шагами и маминой вкусной стряпнёй, у которой был, как правило, один рецепт – «Помыла холодильник». 57 лет назад там же, в Украине, я встретила своего будущего мужа. С трудом, почти фантастически, поступила в университет, родила троих детей. А потом вслед за мужем, как декабристка, переехала в Новосибирск и уже там родила нашего четвертого сына. Когда все знакомые начали уезжать в Израиль, я ехать не хотела. Не представляла, как оставлю своих учеников, свою литературную студию. За меня все решили муж и дети. И вовремя брошенное на базаре: "Что? Дорого? Отправляйся в Израиль, там будет дешевле". Но напоследок жизнь приготовила мне испытание. Когда оставалось оформить в Москве последние документы, муж, который с младшим сыном был в Одессе, попал с инсультом в больницу. Одесскую Еврейскую, как она всегда называлась. Но ни еврейского милосердия, ни еврейского ума в те годы в больнице уже не осталось. Там царила разруха. Все нужно было добывать самостоятельно. Из Сибирской Академии медицинских наук, где работал муж, прислали лекарства и шприцы. Но коллеги не могли прислать ему простыни и обеспечить хотя бы элементарный уход. У каждого своё представление об унижении человека. Я не знаю большего, чем заставить больных людей бороться со смертью в таких условиях. Через два месяца я привезла мужа в Израиль на носилках. И прямо с самолета мы попали в другой мир. В коридоре восстановительного центра я жду, пока две (!) медсестры подготовят моего мужа к встрече со мной и к завтраку (и это после того, как в Одессе мне приходилось ухаживать ещё за шестью тяжелобольными). Мой четырёхлетний сын в это время находится у родственников-старожилов. У меня ни языка, ни работы. Стою в коридоре с потерянным лицом, на глазах медленно закипают слезы. Ко мне на инвалидной коляске подъезжает молодой человек. Он весь в трубках, присоединённых к аппаратам, а простыня не скрывает отсутствие ноги. Он кладёт мне на плечо руку: — Савланут. Хаколь ихье бэсэдэр. Представляете? 25-летний парень без ноги говорит мне, здоровой 48-летней женщине: "Терпение. Все будет хорошо". И самое удивительное, что он оказался прав! Оказалось, что рассказ бабушек о стране, где земля красная, — не выдумка. И на иврите так и звучит: адама. Что пугающие меня странные буквы складываются в слова без гласных, и я научусь их читать. Оказалось, что города, чьи названия я знала только из книг, находятся совсем рядом и до них можно доехать обычным автобусом. И еще я узнала, что в Израиле никогда нельзя сказать: "Я видел здесь все". Потому что Израиль неисчерпаем, и каждый день археологи находят что-то новое — вот, говорят, найдена усыпальница Маккавеев. Меня всегда поражала отзывчивость израильтян. Когда вскоре после приезда я рассказала в ульпане, что у меня родилась внучка, наша учительница подарила мне костюмчик для новорожденной. Я не успевала остановиться на остановке, чтобы посмотреть номера автобусов, как ко мне подходили и предлагали помощь. А поняв уровень моего иврита, эти случайные прохожие окликали других прохожих с вопросом, говорит ли кто-то по-русски, чтобы перевести мне совет. Когда началась война в Персидском заливе, в нашу дверь постучали соседи. Они пришли спросить, все ли у нас есть и знаем ли мы, как вести себя во время воздушной тревоги. Нас потрясало, что угроза обстрелов есть, а паники — нет. А ведь я помнила, как в СССР, как только холодная война грозила перерасти в горячую, из магазинов исчезало даже то, что можно было купить не с чёрного хода, включая соль и спички В Израиле ничего похожего не было ни в ту войну, ни во время других военных действий, на которые нас постоянно вынуждают наши "миролюбивые соседи". Мой путь в Израиле был обычным для многих репатриантов: уборка квартир, мытьё лестниц, съёмная квартира. И… иврит. Многие прошли через составление фраз по словарю, которые потом не понимали те, ради кого мы старались. Уже нет в живых Менухи Краузе, которая не только добровольно учила нас ивриту, но и помогала каждому ученику. Она рекомендовала меня Саре Зак, тогда ведущей кафедру русского языка в Тель-Авивском университете. Прекрасный человек, Сара Зак искренне хотела создать творческую группу при кафедре, но… для этого нужны были средства. К сожалению, она ушла слишком рано и не успела узнать, что многие из её группы стали учителями русского языка. Моё возвращение к преподаванию без преувеличения можно назвать чудом, но этого чуда не было бы без одного человека. Сегодня в Израиле, возможно, только репатрианты самых последних лет, работающие учителями русского языка, не знают имени Яэль Харуси. Это её неимоверными стараниями уже больше двадцати лет в Израиле преподаётся русский как иностранный — на багрут (аттестат зрелости). Я рада, что большую статью о ней Бэллы Кердман несколько лет назад напечатали в "Вестях", в приложении «Окна». Человеческая память ведёт себя по-разному. Иногда коллективная память сохраняет сведения о человеке, которого лучше бы забыть навсегда. А имена тех, кто своим фонариком освещал нам путь вперед, прячет в дальние углы. Но индивидуальная память, память конкретного человека, слава Богу, не настолько зависима. Моя память хранит даже тех, чьих имён я не знаю, но которые помогали мне в течение этих 25 лет. Именно благодаря им я узнала, полюбила и почувствовала себя частью этой самой удивительной и самой удивляющей страны на планете. И за этих людей и за их и мою страну я поднимаю тост: ЛЕХАИМ, Израиль!" |
